«Нелюбовь» (отзыв на фильм А.П. Звягинцева)
«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий» (1 Кор. 13:1)
Премьера состоялась 1 июня 2017 г.
«Возлюби ближнего твоего, как самого себя» — так звучит заповедь, данная нам Христом. И, кажется, что довольно просто исполнить эту заповедь, особенно вторую ее часть. Мы ведь так много знаем о любви, так «затаскали» это слово, что даже неловко лишний раз о любви и говорить — все уже и так ясно. Действительно, ведь воплощать «любовь» к себе у нас получается лучше, чем что бы то ни было. И тогда, овладев этой наукой любви к себе, странным образом любовь превращается в известное и такое понятное — «человек есть мера всех вещей». Так и в фильме Звягинцева «Нелюбовь» главные герои в центр поставили себя и свои желания. Но с первых кадров становится понятно, что любви им катастрофически не хватает — их мир тотально лишен любви.
Главный герой фильма работает в православной компании, в которой своя жесткая корпоративная этика: у всех сотрудников должны быть семьи и не должно быть разводов. С женой они вынуждены посещать нужные монастыри в рамках рекомендуемых все той же компанией мест отдыха. Кажется даже, что режиссер, может быть, протягивает ниточки своим героям: тут храм у дома недавно построили, там на стене висит плакат с ликом Христа — осталось только присмотреться, отсечь все внешнее. Или нам уже не прорваться ко Христу сквозь нарастающие фундаментализм и скрепы? Мы настолько окоченели, что уже почти мертвы, что уже почти не-люди, живущие в не-любви? Почему-то мы не слышим, т.е. не хотим сделать усилие над собой и услышать заповедь Христа. Ведь это призыв, личный призыв каждому здесь и сейчас, и этот «ближний» вполне конкретен. Это маленький мальчик, сын Жени и Бориса. Вот только эта заповедь требует жертвенности, а на это никто из супругов пойти не может. И не потому что не хочет, а потому что не умеет — не может. Отправить ребенка в детский дом — такое решение выносится при молчаливом согласии супруга. Он, вроде, и понимает, что это как-то не очень правильно, но вот его размышления и переживания на эту тему не идут дальше того, как бы так развестись, а потом быстро женится, чтобы на работе не заметили. Мальчик слышит разговор родителей, утром он хватает рюкзак и выбегает из дома. Больше его никто не видел. Да, формально их сын «пропал без вести». Вот только он не пропал, не потерялся и не исчез, а родители сами отдали его в никуда — отдали в никуда по нелюбви. Они уже давно исключили его из своих планов о новых счастливых жизнях. Как ни страшно это звучит, но ребенок был единственным настоящим, живым человеком в этой семье. Живая душа мальчика в непримиримости к нелюбви в семье, как это часто бывает, принимается за слабость: «Слабак, плачет каждый раз как девчонка», — примерно так плоско по-житейски рассуждает мать.
Признаться, после фильма я с трудом смогла вспомнить имена главных героев, они в фильме, конечно же, произносятся, только вот очень редко, слабо и невнятно, словно имен у них вовсе нет. Не стану и я их повторять более. А вот имя их сына звучит ясно, громко и четко на протяжении всего повествования — Алеша, хотя сам мальчик, в отличие от его родителей, появлялся в кадре совсем немного. И вот парадокс: Алеша есть, а его родителей словно нет, их не существует. Нет, конечно, физически они присутствуют в кадре: они разговаривают, ходят на работу, спят, едят, — словом, каждый из них выражает все внешние признаки присутствия людей. Но тем не менее их как отдельных личностей нет, они представляют собой всего лишь, что называется, собирательный образ.
В середине фильма мне почудилось, что супруг вдруг как будто очнулся и разгневался, наконец, на жену, когда неожиданно в одном из эпизодов высадил ее из машины на пустынной дороге. Нет, не тогда, когда она произнесла об Алеше что-то вроде: «Ну, понравилось же ему в летнем лагере, вот и в детском доме понравится». Не тогда он резко оборвал поток ее чудовищных слов и мыслей. Выяснилось, что его решительность может проявиться только тогда, когда задетым оказывается его мужское самолюбие: в очередной раз что-то нелицеприятное было сказано о нем самом. И снова вышел на поверхность такой уже привычный и знакомый мотив: «я есть мера всех вещей» и «я — центр мира». Ничего похожего на эту эмоциональную вспышку в отце Алеши больше не разглядеть — зацепиться тут не за что, а ведь идет поиск их сына. Супруга же полностью погрузилась в горестные воспоминания о своем несчастливом детстве и жизни с жесткой матерью… Никак у супругов не получается оторваться от созерцания самих себя.
Как ни странно, но в новых парах, можно уже с полной уверенностью сказать, что бывших супругов, как будто в заново построенных жизнях, раздаются слова любви. Как? Откуда вдруг открылся источник любви, до этого себя никак не проявлявший? «Нет, неправда», — возникает сразу же мысль, это снова все та же не-любовь, только в маске под названием «стремление к счастью» или «я хочу быть счастливым», это снова то, что «человеческому не чуждо». Черпать любовь им неоткуда, потому как для начала нужно отвлечься от себя, взглянуть на другого, того самого «ближнего», глазами любви, как равного себе (опять же не потому, что ты сам решил, что кто-то вдруг стал тебе равен, а потому как все люди равно достойны перед Богом). Неспособность отдавать себя ближнему и принять другого как равного себе делает невозможным присутствие любви. Любовь — это дар. В конечном итоге, человек своими лишь человеческими силами не способен сотворить любовь, потому что источник любви в Боге — «Бог есть любовь».
В одном из последних эпизодов фильма я почти поверила в то, что все-таки есть у них шанс стать людьми. Это тот ужасающий момент, когда они пришли в морг, чтобы опознать, убедиться: их это сын или нет? Но уж очень смело они шагнули к этой последней двери, к их последнему рубежу. Нет, не он — это не Алеша. «Я бы никогда его не отдала!», — кричит она мужу вдруг во внезапном порыве, в истерике, в шоке от увиденного. В это мгновение словно что-то промелькнуло, вот она — настоящая и живая — душа матери, наконец, ожила. Заплакал и он. Да, такой непоправимой, ничем невосполнимой утратой стал бы их шанс ожить — обрести свои имена. Но нет, даже этот по-настоящему страшный момент не стал для них переломным, не помог им прийти в себя, очнуться, вернуться на путь к себе как к человеку. Что же тогда способно задеть этих людей (не-людей), что способно их разбудить? Кто и какой ценой вернет их к жизни, к жизни в любви?
Почти сразу появляются следующие кадры: прошло некоторое время, и она с тем же каменным лицом идет к велодорожке — нужно поддерживать свой внешний вид, чтобы оставаться все такой же привлекательной и продолжать демонстрировать внешние проявления человека; он же небрежно отправляет, почти бросает своего «нового» ребенка в манеж, чтобы не мешал смотреть телевизор. Сон разума, который, как известно, рождает чудовищ, продолжается. «Все возвращается на круги своя» — нелюбовь снова задает зловещий тон уже новой «счастливой» жизни — все ровно так, как желали супруги в начале фильма.