Россия и Германия. Конференция «православие в современном мире»
28—29 октября в Берлине состоялась конференция «Православие в современном мире», организованная Петербургским Институтом богословия и философии и Русским домом науки и культуры в Берлине. В конференции приняли участие берлинское православное духовенство, прихожане храмов Берлина и Ганновера, другие представители русскоязычной диаспоры в Германии и немецкой общественности. Все доклады на конференции были сделаны преподавателями Института богословия и философии. Некоторые из них мы публикуем в настоящем номере «Начала».
Докладчики: Свящ. Евгений Горячев, А. И. Беговатов, П. А. Сапронов
ПРАВОСЛАВИЕ КАК ПОЛНОТА ХРИСТИАНСКОЙ ИСТИНЫ
Свящ. Евгений Горячев
Уважаемые дамы и господа. Дорогие отцы, братья и сестры.
Свой доклад посвященный проблемам катихизации и религиозного образования в современной России, я хотел бы начать с тезисов богословско-исторического характера. Мне кажется, что подобный материал является непосредственной, непредвзятой аргументацией в пользу появления не только в нашей стране, но и за ее пределами таких специальных духовных учебных заведений, как, например, Санкт-Петербургский Институт богословия и философии.
Напомню, что Церковь есть продолжающееся в истории Боговоплощение Христа Спасителя. Христос не только неотступно пребывает, но и непрестанно экклезиологически умножается в исторической жизни мира подвигом сознательной веры и нелицемерной любви откликнувшейся на Его призыв твари. Рост церковного Тела не может прекратиться так же точно, как не может прекратиться его сверхъестественная жизнь (ср. Мф. 16,18). От зарождающей эпохи Пятидесятницы до завершающей эпохи Апокалипсиса мистическая плоть церковного Организма будет неизменно расширяться и обновляться каждым новым членом — христианином.[1] Каждым новым человеком, решившимся однажды, подобно апостолу Фоме, засвидетельствовать при встрече с воскресшим Христом окончание своих поисков и непреложность своего выбора словами: «Господь мой и Бог мой»(Ин.20,28). [2]
Поиск и выбор в человеческой жизни — явление общераспространенное: мы постоянно кого-нибудь ищем и постоянно что-нибудь выбираем. Но чем серьезнее поиск, тем сложнее выбор: искать работу и искать смысл — не одно и то же, выбирать спутника жизни и выбирать веру затруднительно, но не в равной мере… Поверить Благой Вести, выбрав ее из массы суррогатов, быть может, труднее всего; сказать Христу «Ты мой Бог» просто невозможно без дара благодати Святого Духа. Но вместе с тем, дар подается труждающимся, готовящим в себе почву для даровосприятия. Самостоятельный подвиг такого труда — удел очень немногих, основная масса людей нуждается в поддержке, в помощи тех, кто подобный путь уже проделал и имеет, что передать. Строго говоря, сама заповедь Христа о Евангельской проповеди: «идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам…» (Мф. 28,19—20), — не только не допускает иной схемы апостольской миссии и тайносовершения, чем та, которая последовательно отражена в словах Господа: идите, научите, крестите, — но и подразумевает тех, кто этим научением занимается. Ибо без серьезного научения не может быть успешного рождения в таинстве: «тебя родит вода, но не родит Дух».
Вы, конечно, помните, что в древности желающих вступить в Церковь долго и целенаправленно готовили в специальных огласительных училищах, как на Востоке, так и на Западе. Наиболее интересным, с точки зрения современности, мне представляется оглашение, разработанное в христианском училище древней Александрии. Дело в том, что именно эта богословская школа наиболее активно и вместе с тем, не побоюсь этого слова, профессионально, стремилась сделать христианство понятным и доступным для образованных язычников того времени, проложить мосты между христианской верой и греческой философией.
Достигнув высшего расцвета в IV—V веках, традиция оглашения начинает постепенно приходить в упадок. В Византии XI века мы наблюдаем ее стремительное умаление. Главной причиной этого «умаления» является то обстоятельство, что начиная с V века почти исключительным контингентом крещаемых в Византии становятся младенцы. Крещение взрослых происходит все реже и реже, но даже по отношению к ним практика оглашения применяется в значительно упрощенном виде. [3] Весь уклад жизни Империи этого времени становится формально христианским, так что сама жизнь до некоторой степени заменяет оглашение.
Русь, как известно, приняла «греческую веру» только в X веке, отсюда естественная слабость древнерусского церковного оглашения: во-первых, потому что с самого начала для катихизации взрослого языческого населения Руси использовалась поздневизантийская практика сокращенного «детского» оглашения (40 дней); во-вторых, даже такие чересчур мягкие требования для вступления в Церковь не реализовывались в огласительной деятельности нашего духовенства не по лености, а по неспособности. И то и другое положение документально подтверждается нашими церковными источниками XI—XIII столетий. В итоге, «крещеная, но не просвещенная» страна в подавляющем большинстве своего населения на протяжении многих веков, совмещала традиционные христианские верования с обрядовыми практиками откровенно языческого характера.
Общекультурные, просветительские начинания Петра I в определенной степени отразились и на «уснувшей» традиции церковного оглашения. Данная эпоха характеризовалась мощным развитием российской богословской науки, что справедливо сулило благие плоды и в сфере катехизической, однако очень скоро смерч коммунистической революции совершенно уничтожил не только богословскую традицию, но и большую часть православных учителей вместе с потенциальными оглашаемыми. В стране воцарилась традиция государственного атеизма… Конечно, миссионерская и катихизаторская работа в эпоху большевистских гонений никогда не прекращалась совсем, отдельные примеры такого «контрреволюционного» опыта просто бесценны, но именно в силу своей «отдельности», рассеянности по крупинкам в десятилетиях церковного безмолвия мы не всегда можем использовать этот опыт в нынешней российской действительности.
Теперь уже не секрет, что к государственным реформам, вошедшим в отечественную историю под именем перестройки, Русская Православная Церковь не сумела подготовиться надлежащим образом: с 1988 по 1990 годы в ее храмах крестились сотни тысяч вчерашних безбожников, из них только десятки, если не единицы с предварительным оглашением. Последствия этой «грандиозной» всероссийской акции выразились в степени воцерковленности современного общества: из общего числа крестившихся за этот период людей только немногие регулярно посещают православные храмы; остальные же, увы, — церковные «мертвые души». И в то же время ни у одного здравомыслящего церковного человека не повернется язык обвинить священноначалие в грехе нерадения, ибо понятны причины, по которым даже минимальная норма традиционного оглашения оказалась за бортом тогдашних событий. Во-первых, не было уверенности, что очередная идеологическая оттепель не обернется для Церкви очередными заморозками, как это уже не раз случалось в предыдущие годы советской истории. Поэтому, пользуясь моментом, спешили крестить как можно больше без всякой катихизации, в определенном смысле истолковывая сложившуюся ситуацию как «крещение страха ради смертного». Во-вторых, даже когда окрепло убеждение, что речь идет не о временном лукавом послаблении, а о радикальной государственно-идеологической реформе, Церковь, более полувека принуждаемая к миссионерскому и катихизическому молчанию, не смогла в кратчайшие сроки выставить из своей среды достаточное количество людей, способных на практике реализовать приемлемую форму вступления в тайну богочеловеческого Организма. Даже сегодня, спустя десятилетие, таких людей все еще не хватает, что же говорить о прошлом. Автору вспоминается рассказ одного молодого уральского священника, достаточно ярко характеризующий внутрицерковную ситуацию того времени в границах указанной проблематики. Этот священник был рукоположен в первые годы перестройки и сразу же активно включился в катихизаторскую деятельность. Его сослуживец, почтенный отец-протоиерей, не замедлил высказать свое недовольство, ссылаясь на то, что в его время никому и в голову не приходило утруждать решившихся креститься еще и какими-то дополнительными беседами. Молодой священник согласился, что для того времени сама решимость до некоторой степени заменяла необходимую подготовку; но теперь, когда желание и возможность креститься не связаны ни с какой серьезной жертвой, Церковь просто обязана с традиционной ответственностью отнестись к своим новым неокрепшим чадам. Очевидно, что период вынужденного упадка и насильственной немощи не может служить примером новой традиционности… Церковь должна вернуться и уже возвращается к практике такого приема в свое Естество, какой подразумевается самой сутью совершаемого Таинства.
Решительные сдвиги в этом направлении на уровне официальных постановлений высшей церковной власти произошли в 1991 году; указом Священного Синода создан отдел Московской Патриархии по религиозному образованию и катихизации в целях «объединить методически и организационно разные слои церковного общества в деле просвещения и катихизации». [4] На Отдел возложены практические организационные задачи, научно-богословская помощь и координация усилий отдельных приходов, братств и епархий, а также других церковных и общественных структур в стремлении последовательно реализовать Божественную заповедь о всемирной евангельской проповеди (Мф. 28,19—20).
Что же касается непосредственной реализации этих начинаний в жизни современного российского общества, то, к сожалению, очень часто они не приносят результатов в той мере, в которой на это рассчитывали теоретически. Самое корректное заявление священнослужителя о необходимости обязательного предварительного научения первоначально вызывает у пришедших креститься и стать крестными современных россиян, как правило, отрицательную реакцию. Психологически это самое болезненное место в намечающемся диалоге. Людям очень тяжело отказаться от своих стереотипных и, как выясняется, ошибочных установок. Многие уходят с тем, чтобы креститься в другом храме, в особенности те, кто пришел в этот день с детьми. Кто-то пытается уговорить, предлагает дополнительные деньги. Редко, но бывает и просто ругань; ругань возмущенного обывателя, который выстоял очередь и вместо получения «причитающегося» узнал, что нужно стоять еще и в другой, более длинной. Даже те, кто решаются остаться, сидят поначалу с плохо скрываемым раздражением. Это серьезная проблема, и решить ее повсеместно можно лишь соответственными постановлениями церковной власти. А пока что она решается «поместно-демократично». В храмах с предварительной катихизацией растет число новых прихожан, но сокращается число крещений. И наоборот, в храмах, где крестят, «не рассуждая» (как правило в больших соборах), число новых прихожан не увеличивается, но и число крещений не уменьшается, а, вероятно, даже и возрастает за счет «обиженных» в других приходах. Но эти первые трудности не должны нас смущать, идеал воцерковления дан христианам свыше, отказаться от него — все равно что отказаться от Евангелия. Следовательно, как говорит нынешний Патриарх Московский и всея Руси Алексий II, «нам предстоит заново проповедовать Христа нашим соотечественникам и ввести в лоно Православной Церкви тех, кто имеет православных предков, но не получил в детстве христианского воспитания, вырос вне церковного влияния» [5] и даже до сих пор не крещен.
Поэтому в нынешней российской ситуации вопрос о восстановлении каждого отдельного церковного идеала неотделим от вопроса о восстановлении церковности в целом. Однако начинать нужно, как и прежде, с образования, которое немыслимо без школы — и в плане учителей, и в плане сроков обучения: «посему бодрствуйте, памятуя, что я три года день и ночь непрестанно со слезами учил каждого из вас» (Деян. 20,19—21,31).
И здесь перейду ко второй части моего сообщения, которая касается традиций религиозного образования, по форме отличающихся от приходского оглашения и от занятий воскресной школы. Сама природа Церкви может открываться ищущему не только как радость, но и как страх. Случается, что неофиту в храме, при всем его бескорыстии и самоотвержении, первоначально не только тяжело, ибо непривычно, ему еще и страшно! К сожалению, сейчас нет времени останавливаться на этом подробно, фактическая же сторона такова: начальное богословское образование через традиционные церковные структуры (приходское оглашение, воскресная школа, духовное училище, семинария, академия и т. д.) возможно не для всех желающих. Люди разные, осуждать их за это бессмысленно, а учитывать необходимо. И поэтому для таких людей, большая часть из которых все еще в сомнениях и поисках, должны быть современные образовательные структуры наподобие древних училищ александрийского типа. На мой взгляд, наш институт выполняет именно такую функцию. Ибо иначе было бы непонятно, почему вдруг православный священник, имеющий возможность преподавать в традиционных духовных учебных заведениях связывает свою деятельность с подобным не аутентичным, как кажется, начинанием. Ответ один — для меня это миссия. Ибо студенты — это люди, которым я могу говорить самое главное, преподавать религиозные духовные знания, подталкивая их от отвлеченной абстрактной религиозности к подлинной церковности. Среди этих людей встречаются также и те, чей духовный выбор уже сформировался, но качественный уровень их «домашнего» богословского багажа таков, что мы можем смело назвать их еретиками по неведению. Их вера вне сомнений, их знания вне комментариев, ибо как можно оценить, ну, например, следующие высказывания (буквально несколько цитат из студенческих сочинений): «Христос вознесся, никого не предупредив, и апостолы очень удивились». «Святая Троица состоит из трех близких родственников Бога». «Животным, которые жили в хлеву, младенец Иисус очень понравился. Это были: орел, лев и осел». «Небесные воины состоят из покойных священнослужителей с крыльями». «В день воскресения мертвых все полетят в разные галактики». Впечатляет, правда? Но это может написать только церковный человек. Почему? Потому что он знает о воскресении мертвых и верит в него. Но вот мера осознания этого догмата находится у него, прямо скажем, не на высоте. Конечно, догматическая вышколенность не синоним святости, ибо нельзя подменять духовную жизнь религиозной образованностью. Но для правильной духовной жизни должна быть безупречная мировоззренческая почва, которая позволит человеку органично войти в Церковь, в том числе и в такую церковную реальность, как православный приход. Я уже 6 лет преподаю в этом институте и уверен, что участие священнослужителя в такого рода начинаниях крайне необходимо. Студенты, первоначально воспринимающие преподавателя так же, как они привыкли воспринимать его в светской аудитории, постепенно привыкают к нему как к носителю иной жизни. Просят покрестить, поисповедовать и даже повенчать. Конечно, если говорить о перспективе таких учебных заведений, то я повторяю: это миссия. Выпускники могут стать преподавателями не только духовных, но и светских ВУЗов. В последних они могут преподавать религиоведение, ту же философию, культурологию, историю, но уже как православные люди. Если, скажем, система светского образования не позволяет выступать в качестве богослова, они смогут преподавать нейтральную дисциплину, наполняя ее своей православной религиозной экзистенцией. Наконец, они могут помогать священнику, занимающемуся оглашением (здесь катихизация и религиозное образование смыкаются), и значение этой помощи трудно переоценить. Этим, кстати, снимается важная проблема практической церковной самореализации лиц, не находящихся в священном сане, но это уже другая тема. Благодарю за внимание.
ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ В РОССИИ И ПЕРСПЕКТИВЫ ЕЕ ДУХОВНОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ
А.И. Беговатов
Я немного расширю свою тему, конечно, не за счет предоставленного мне лимита времени. Действительно, можно говорить о трех составляющих гуманитарного и даже духовно-гуманитарного образования: богословие, философия и, конечно же, история. Но вот относительно политологии, которую я преподаю, у многих может возникнуть вопрос и некоторое удивление. Богословие и политология, теология и политология — что между ними общего? Кроме того, у многих людей выработалось устойчивое негативное отношение к политике, и я невольно опасаюсь, что оно подсознательно будет перенесено на меня, так что сразу спешу защитить себя: разница между политиком (а я себя к политикам не отношу) и политологом примерно такая же, как между психом и психологом. Это во-первых. Во-вторых, сошлюсь на слова датского философа (причем религиозного философа) Кьеркегора: «в нынешние времена все политика». Это было сказано в первой половине XIX века. А что же сказать сейчас, в начале XXI века?! И конечно, духовный пастырь любого уровня, любого ранга должен быть готовым к ответу на вопросы своей паствы, связанные с этим миром, в котором мы все пребываем — миром крайне политизированном. Более того, с нашей страной политизированность сыграла в известной степени злую шутку. И поэтому политическое просвещение, безусловно, тоже необходимо. Так что мы решаем одну задачу, только идем, может быть, разными путями. Как я понимаю, мы, все преподаватели института, да и вообще все мыслящие благосердечные люди России, пытаемся найти средство, как скорее избавить наше возлюбленное Отечество от того кризиса, в котором оно пребывает уже длительное время.
Тот предмет, который я представляю, не просто политология, будет точнее назвать его исторической политологией, и это предмет довольно новый. Впервые попытка такого синтеза истории и политологии была предпринята в ростовском университете совсем недавно, но там только на примере истории России, политической истории России 20 века. К тому же, труд ростовских историков — это, в общем, вполне секулярное издание. Я попробую поставить перед собой задачу пошире. Сделать какие-то важные, глобальные политические выводы на базе всемирной, всеобщей истории. И, конечно, обращая особое внимание на историю нашей страны. Разумеется, опираясь на какие-то узловые ее моменты, останавливаясь лишь на важнейших ее вехах. И вот, собственно, кто бы из нас какой предмет ни преподавал, руководство одно — апостола — «Духа не угашайте». А к сожалению, у значительной части нашего народа уже наблюдается длительное, а в последнее время весьма интенсивное, угасание духа. И задача заключается в том, чтобы этот пагубный процесс приостановить, а потом, насколько это в наших силах, возжечь дух созидательный, дух светлый, дух христианский, дух православный. Каждый идет к этой цели своим путем.
Известно, что история — это великая учительница. И те политические выводы, которые могу из истории почерпнуть, я даю нашим студентам не априорно, а опираясь на какой-то исторический опыт. Т.е. уже как нечто, так сказать, испытанное в дороге истории, то, к чему приходят в результате анализа исторического процесса. Ведь все мы пребываем в этом процессе, в том процессе (может, нелишне об этом напомнить), в котором жил в свое время великий Гегель. И коль скоро человеческое бытие исторично, тем более, повторю еще раз, истинный духовник должен быть в курсе великих событий человеческой истории, насколько позволяет ему его специфика. Он должен знать, например, о французской революции, о трагических событиях, которые пережили в 20 веке и Россия, и Германия. И сделать отсюда какие-то выводы, ибо история с политикой опрокинуты в прошлое. Ведь, как говорил Фукидид, история и предназначена для того, чтобы давать людям какие-то важные уроки на сегодняшний день.
За краткостью времени я, естественно, не могу очень подробно останавливаться на специфике своего преподавания. Отмечу лишь важнейшее для меня, что я стараюсь показать студентам: в истории человеческой, и в частности в истории нашей страны, духовный фактор — это фактор не один из многих (есть такая теория факторов, где все свалено в одну кучу), а фактор ведущий. Впрочем, я совершенно согласен с тем, что говорил Олег Евгеньевич: кризис, который наша страна переживает и из которого никак не может выбраться, кризис не экономический, не политический, а прежде всего кризис духовный. Требуется духовное возрождение. Федор Михайлович Достоевский в одной из своих политических публикаций (он вел политический отдел в журнале) заметил, что если есть духовный капитал, то появится и всякий другой и нация будет здорова во всех отношениях. И вот, используя различные исторические примеры, я показываю, как эта высокая духовная настроенность спасала страну в разных гибельных для нее ситуациях.
Конечно, воплощением истинной духовности, в строгом смысле слова, является Церковь, и тут не обойтись, конечно, без истории Церкви, поэтому, преподавая историю человечества и историю России в целом, я показываю ту роль, которую играла Церковь в мировой истории, православная религия в России. В качестве примера берется тот или иной период, допустим, период феодальной раздробленности, когда Киевская Русь прекратила практически свое государственное существование. Я ссылаюсь на высказывания ведущих российских историков (здесь можно вспомнить и Карташева и Ключевского), о том, что православная Церковь была не только неким символом духовного единения русской народности, — это была действительно единственная организационная связь, потому что распалось в сущности все.
Вспомним кинофильм Тарковского «Андрей Рублев», действие которого развертывается в начале XV века, когда татаро-монголы берут штурмом город Владимир, а сами же русские неистовствуют. И вот один житель города, преследуемый другим, иногородним, но тоже русским, кричит ему: «Что же ты меня гонишь? Я ведь тоже русский!». А тот ему озлобленно отвечает: «Я тебе покажу русский, сволочь владимирская». Вот какая мораль. И единственным носителем русского единства, и духовного, и, если пользоваться современным языком, организационно-политического, была Церковь. Сколько раз Православная Церковь отводила от Руси беду, когда русские, побитые, ездили к хану в Золотую Орду и буквально спасали Россию от усугубления переживаемых ею бедствий.
В прежние времена бытовало такое мнение в нашем атеистическом государстве (оно и сейчас встречается), что Церковь хорошо-де устроилась в период татаро-монгольского господства, чуть ли не коллаборационизмом занимались и т.д. Это мнение, конечно, совершенно не состоятельно. Поначалу Чингисхан, который признавал единого Бога, старался с духовенством без особой нужды не ссориться, независимо от конфессий. Но затем началась быстрая исламизация Золотой Орды, соответственно отношения между Русской Православной Церковью и Ордой заметно ухудшились. И вот в то тяжелое время русские митрополиты неоднократно посещали ставку монгольских ханов, вступали там в диспуты с мусульманскими богословами, более того, когда в XIV веке Орда попыталась обложить Церковь налогом, то митрополит сумел дать отпор, и дело ограничилось просто разовым подарком.
Так что Церковь вела себя достойно в эти непростые годы. Главное же, она в величайшей степени смягчила гнет страшного ига, легшего на плечи русского народа. И совершенно верно отмечает Ключевский, что поколение людей 1380 года, года Куликовской битвы, года освобождения, — воспитала именно Церковь, Православная Церковь. Духовным же вдохновителем победы на Куликовом поле был, безусловно, преп. Сергий Радонежский. И заслуга ему принадлежит не меньшая, чем Дмитрию Донскому. Во всяком случае, преп. Сергий в эту победу верил безоговорочно, гораздо более твердо, чем князь Московский.
Возьмем другую темную полосу в истории России — смутное время в начале XVII века. Россия уже, можно сказать, потеряла государственность фактически, т.е. уже перешла за черту. Уже Москва была оккупирована польским гарнизоном, польский королевич был провозглашен правителем России, и все-таки наподобие того, как Франция спаслась благодаря подвигу Жанны Д’Арк, России удалось выйти из этого гибельного состояния, хуже которого и представить себе нельзя. Конечно, России помогли спастись Минин и Пожарский, осуществившие свою великую, небывалую историческую миссию, которым благодарная страна воздвигла памятник. Но нужно подчеркнуть, что и представители духовного сословия сыграли в этой исторической борьбе, определявшей быть или не быть России, роль, по сути дела, ведущую. Вспомним патриарха Филарета. Ведь фактически ему принадлежит решающая роль в воцарении династии Романовых, поскольку он был отцом первого его представителя Михаила Романова, в 1613 году восшедшего на престол, а именно этот год мы и считаем окончанием Смутного времени. Кроме того, борьба русских ополченцев во главе с Мининым и Пожарским против интервентов, против претендентов на власть в Москве и на Руси, происходила под духовным знаменем Православия. Думаю, допустимо провести такую параллель: борьба нидерландского народа за свою независимость от испанского владычества шла, по сути дела, под духовным знаменем кальвинизма. Но и те, кто читал, особенно из наших немецких друзей, исторические сочинения Фридриха Шиллера, в частности об этой славной войне (к сожалению, книга не была дописана до конца), о голландской революции XVI—XVII веков, наверное, согласятся, что силы народу, будь то голландцы в борьбе против испанцев, будь то русский народ в борьбе против поляков и шведов, давала именно религия: в одном случае протестантская, в другом случае православная религия. Возьмем более поздний период, Новое время, а в нем выделим эпоху наполеоновских войн и бородинскую битву. Наполеон говорил, что это самое великое сражение из всех, которые он дал, из всех 50, фактически 60 сражений, которые он провел. Вспомним, что перед этой битвой по рядам русских воинов была пронесена икона Казанской Богоматери. И она дала русским такую силу, которая помогла устоять в битве с величайшим полководцем мировой истории. По словам Наполеона, на войне моральный фактор относится к материальному, как три к одному. А это говорил человек не слишком сентиментальный, не очень-то и романтичный, да и нельзя сказать, что чересчур духовный. И к словам его стоит прислушаться. Интересно, что они совпадают, почти один к одному, со словами Андрея Болконского, героя романа «Война и Мир» Толстого; накануне битвы он говорит Пьеру: «Главное — это дух войска, а уж меньше всего позиция». И вот на Бородинском поле русская армия сражалась на очень плохой позиции и в неудачном построении, но выстояла, сумела все-таки выстоять. Как писал Франц Меринг, немецкий военный историк и марксист, сражение кончилось почетом для русских; они не были разбиты. Именно духовная сила и помогла им устоять, и, по словам Толстого, нравственная победа была на стороне русских и впервые непобедимый дотоле завоеватель почувствовал, что на него наложил руку противник с сильнейшим духом. А если мы перенесемся, опять-таки приходится очень быстро осуществлять такие перебросы из одного периода истории в другой, в эпоху более позднюю, в эпоху Второй мировой войны, то и здесь человек, казалось бы, в высшей степени чуждый Православию (я имею в виду правителя страны Иосифа Сталина) в самый критический момент не смог обойтись без помощи Православия, когда призвал себе местоблюстителя престола Сергия и оказал ему великую честь, как ни одному государственному деятелю зарубежному или отечественному.
Можно привести еще ряд примеров, но все они свидетельствуют о том, что духовный потенциал народа помогает ему превозмочь самые сложные преграды, которые может поставить перед ним жизнь, поставить перед ним история. Я не буду тут заниматься прогнозированием, предугадыванием истории. Увы, она не любит сослагательного наклонения. Это все-таки футурология. Она просто как бы вдохновляет человека примерами, примеры эти служат как бы своего рода топливным материалом для возжигания духа, так сказать, и, вдохновляясь прошлым, человек более уверенно смотрит в будущее. Кроме того, в современном мире возникает естественно вопрос, какую вообще позицию должна занять религия в этой бурно протекающей жизни.
Духовный взлет дается, с одной стороны и в первую очередь, человеку верующему, потому что духовность — это его основа основ, но с другой стороны, немалую роль, весьма значительную роль, в этом процессе должно сыграть знание человеком того исторического пути, которым идет человечество и его страна, потому что это не какое-то блуждание — ничего зряшнего в мировой истории вообще не бывает, ибо во всем чувствуется промысел Божий. Нужно, насколько возможно, насколько позволяют нам наши ограниченные силы, познать этот смысл и познать не просто ради какого-то академического удовлетворения, а ради того, чтобы постараться найти примеры из прошлого, определенным образом модифицировать их, обобщить, применить к настоящему моменту и, используя их, быть может, не сразу, в несколько приемов решить ту сложную задачу, которую мировая история поставила перед нашей страной. Вот так мне представляется та роль, которую я выполняю в учебном процессе нашего учебного заведения.
РОССИЯ И ГЕРМАНИЯ: КОНФЕССИОНАЛЬНЫЕ РАЗЛИЧИЯ И КУЛЬТУРНЫЕ СВЯЗИ
П.А. Сапронов
Я заявил свое выступление заведомо слишком широко: «Россия и Германия. Опыт взаимодействия культур».
Если говорить о России и Германии, об этом самом взаимодействии, то, конечно, традиционный путь рассмотрения материала здесь будет такого рода. Вот, скажем, был Шиллер, было его грандиозное влияние на русский романтизм и дальше — вплоть до Достоевского, но эти вещи более или менее исследованы и здесь остается только одно заметить: когда мы говорим о России и Германии, может быть, это и взаимодействие, но у него есть две очень и очень неравные составляющие, потому что то, что дала Германия России, и то, что Россия дала Германии, неравноценно — баланс здесь слишком очевидно в пользу Германии. Мы очень много взяли от немецкой культуры, хотя и обратные явления есть, часто очень неожиданные. Скажем, как-то я встретил текст беседы Гадамера с Хайдеггером, и вот они говорили не о чем ином, как о русском романе, причем написанном не самой крупной величиной в русской литературе, — о романе Гончарова «Обломов». Они разбирали Обломова как некий не просто русский тип, а как что-то подлежащее метафизической рефлексии. Такое русскому национальному чувству всегда приятно, но все-таки мы, конечно, прежде всего ученики у Германии, которой тоже что-то дали. Это все традиционные темы и уже разработанные в большей или меньшей степени. Моя же реплика будет совсем не из этой области. Я попытаюсь свести свой разговор к цитатам, к сожалению, может быть, слишком развернутым для устного восприятия, и их краткому комментированию. Ну, скажем, Гегель пишет из Берлина 28 ноября 1821 г. письмо одному из высокопоставленных подданных Российской империи. Итак, вот отрывок из этого письма:
«… Ваше счастье, что отечество Ваше занимает такое значительное место во всемирной истории, без сомнения, имея перед собой еще более великое предназначение. Остальные государства, как может показаться, уже более или менее достигли цели своего развития; быть может, у многих кульминационная точка уже оставлена позади и положение их стало статическим. Россия же, уже теперь, может быть, сильнейшая держава среди всех прочих, в лоне своем скрывает небывалые возможности развития своей интенсивной природы. Ваше личное счастье, что благодаря своему рождению, состоянию, талантам и знаниям, уже оказанным услугам Вы можете в самое ближайшее время занять не просто подчиненное место в этом колоссальном здании.»
Если не знать адресата письма Гегеля, то остается его прокомментировать в лестном для нас ключе: смотрите, как Гегель оптимистически смотрел на перспективы русской истории. Да, это так, но он смотрел на них в самое лучшее для России время. А перспективы эти оказались для России куда более проблематичными, так что здесь можно и огорчиться. На самом деле, меня в этом письме интересует вовсе не то, что написал Гегель, а то, кому он написал. Вот тут я и начну некоторую дешифровку. Гегелевское письмо адресовано барону фон Икскюлю. Баронский род фон Икскюль на протяжении нескольких столетий более или менее (при Петре менее, а потом более) успешно проживал в Курляндии. Вначале в герцогстве Курляндском, потом в Курляндской губернии Российской империи. Так вот барон фон Икскюль был дипломатом на русской службе, он занимал достаточно высокий, но не самого высокого ранга пост в министерстве иностранных дел. Барон фон Икскюль, будучи безусловно немцем по культуре и имея немецкое образование, по-русски вообще-то не разговаривал и русского языка не знал. И это обстоятельство ничуть не помешало Гегелю отнестись к фон Икскюлю как к представителю другой страны, другого государства. Неслучайно он говорит: «ваше счастье, что ваше отечество…». Немец пишет письмо немцу, говоря об отечестве другого немца как о России. Такое восприятие немцем немца, — это вещь (я, может быть, слишком сильное слово скажу) драгоценная. Это то, что, скажем, Европа в конце XIX века начинала забывать. Это те реалии, которые прекратились в Германии в век Бисмарка, где-то с конца 60-х, особенно в начале 80-х годов. Это те вещи, которые начали сильно ослабевать и в русской традиции в правление государя Александра III, который взошел на престол в 1881году. Что же это за реальности, что стало исчезать во взаимодействии, в контактах между русскими и немцами? Прежде чем ответить на этот вопрос, я все-таки позволю себе еще несколько цитат. На этот раз я сразу рассекречиваю того, кто будет автором следующих отрывочных высказываний. Это будет тоже курляндский дворянин, тоже чистопородный немец, но слегка владеющий русским языком. Ему нельзя было совсем не знать русский язык, потому что он служил в русской легкой кавалерии. Это некий Иоганн Рейнгольд Дрейлинг. Дрейлинг участвовал в войне 1812—1815 года, которая известна как Отечественная война для русских и как освободительная война с Наполеоном у немцев. Итак Иоганн Рейнгольд, отрывки из его мемуаров. Цитирую.
«В ноябре мы получили приказ выступить в Польшу. Впервые мне пришлось покидать родину, уже одна мысль об этом пробуждала во мне грустные чувства…».
Что значит немец Рейнгольд покидал родину? Его полк в это время квартировался в так называемой Малороссии, на Украине, покидая родину, он двигался в Польшу — не Курляндию он покидал. А вот русские войска отступают под натиском Наполеона.
«Мы отступали перед надменным врагом, и они все глубже и глубже проникали в родные поля каждого из нас, все ближе и ближе, и никем не сдерживаемые подступили они к самому сердцу нашего общего Отечества».
«Самое сердце нашего общего Отечества» в данном случае — это Москва.
«.Как со стороны наших героев русских, так и со стороны бесстрашных французов были показаны чудеса храбрости, самоотвержения, презрения к смерти…»
«Наши герои русские», — это говорит немец Дрейлинг о своих, так сказать, однополчанах. И, наконец, последняя цитата, а потом я окончательно перейду к комментариям. На этот раз ситуация весны 1813 года. Русская армия вступает в пределы прусских владений. Только что заключен союзнический договор с прусским королем Фридрихом Вильгельмом, и сейчас начнутся совместные военные действия против Наполеона. Нас здесь по-прежнему интересует Иоганн Рейнгольд Дрейлинг. Цитирую вступающего в Пруссию немца Дрейлинга:
«Всюду стояли триумфальные ворота и давали празднества в честь победителей нации, которая до сих пор считалась непобедимой, — иэто в стране, в которую мы вступили врагами. Прусские знамена находились ведь во время этой кампании среди той части французской армии, которая осаждала наши Курляндскую и Лифляндскую провинции».
Для Дрейлинга «наши» — это Россия, «страна, в которую мы вступили врагами», — Пруссия. Что здесь происходит с Дрейлингом, что у него в голове помутилось, если для него, немца, Германия чужая, а Россия своя? Нет, именно потому что Дрейлинг служит государю и отечеству, он им присягнул. Никто на его немецкую культуру не посягал. Он служит государю и отечеству, он служит своей родине, оставаясь немцем. А если он присягнул, он будет сражаться и с Пруссией, как, например, с Германией сражались курляндские дворяне в 1914 году. И в этом будет какое-то противоречие, очень грустное, но будет и самое главное: что можно принадлежать к другой стране, считать ее своей родиной, и этому менее всего противоречит собственно этническая твоя культурная принадлежность. Германия в этом смысле дала в XIX веке, да уже и в XVIII, нам, русским, такой драгоценный опыт. Сентиментальным языком XIX века его можно обозначить так, что немец — это верный немец, что немец — это честный немец. Тот самый немец, который действительно мог не знать русского языка, и это требование к нему не выдвигалось. В каких-то других, суперэтнических сферах происходила тогда интеграция. Когда-то эта интерграция называлась империей, имперскостью. Потом, в XX-м веке, «империя» стала словом, которое звучит зловеще, но когда-то это была реальность, за которой стояли очень позитивные вещи. Тему империи я трогать не буду. Для меня важно, что такой опыт был, русский с немцем жил в общем отечестве, и русский оставался русским, а немец оставался немцем. Это опыт, который XX век уже почти забыл, и это тот опыт, который каким-то образом, наверное, можно актуализировать для ситуации на этот раз русской диаспоры, живущей в Германии. Все-таки ситуация достаточно странная, ситуация, которую менее всего можно было бы ожидать. Столетиями немецкие крестьяне тянулись в Россию, в Малороссию и Поволжье. Столетиями немецкое дворянство, не только прибалтийское, служило в русской армии, частью оно все-таки обрусевало, частью оставалось немецким. И трудно было предположить, что в эту густозаселенную, так сказать, давно цивилизованную Германию потянется русское население. Сначала оно потянулось волной первой эмиграции после революции, это был совершенно другой случай, чем сегодняшний, когда опять мы видим многочисленный слой населения России, переселившийся в Германию. И здесь мне хотелось бы закончить на такой ноте: нет никакого противоречия и несообразности в том, чтобы воспроизводить, развивать, удерживать свою собственную национальную культуру, и тем, чтобы быть верным, честным русским в Германии, православным русским. И действительно, это та ситуация, которая создает в культуре дополнительное пространство, какое-то легкое дыхание, какую-то свободу, какой-то намек на вселенскость, на то, что мир распахнут и в этом мире легко дышится. Мы должны помнить, что такое было; если это совсем забудется, мы очень-очень многое потеряем.
Журнал «Начало» №12, 2002 г.
[1]Ср.: Шмеман А. прот. Водою и Духом. М. 1993. С.48.
[2]Ср.: Лосский Вл. Догматическое богословие. Киев.1991. С.335.
[3]Алмазов А. Указ. соч. С.61.
[4]Цит. по: Каледа Г., прот. Задачи, формы и структуры катихизации в Русской Православной Церкви в современных условиях. //Путь Православия// № 1. М. 1993. С.21.
[5]См.: Алексий II, Патр. Моск. Цит. соч. С.2.