О различии мировоззрений католика и православного

Очень часто православных обвиняют в излишней строгости, замкнутости и даже надменности. Много говорят об их нежелании общаться с людьми, исповедующими иную веру: с католиками, протестантами, а также представителями других конфессий, — в то время как все знают о терпимом отношении католиков к иному вероисповеданию. В чем же разница между западным и восточным христианством? Православные и католики исповедуют Христа, а до Великой Схизмы (1054) и те и другие вообще принадлежали одной церкви. На первый взгляд, ответ не представляет особой сложности: филиокве, догматы о непогрешимости папы и непорочном зачатии Девы Марии, — вот три основные положения католической церкви, с которыми не соглашается Православная церковь; но можно ли считать это единственной и, что самое важное, главной причиной раскола? Наверное, нелишним будет здесь обратить взгляд на католицизм и православие изнутри философской традиции. Философия выводит нас за пределы буквального понимания человеческих действий и заставляет искать причины в их источнике — мысли. Мысль объединяет, устанавливает связь между людьми, и только благодаря ей мы можем понять не только рядом сидящего собеседника, но и человека, жившего не одну тысячу лет назад. Таким образом, философия предлагает очень надежный путь, путь, которым мы и пойдем, выявляя особенности культурных традиций.

Патриарх Константинопольский Варфоломей и Папа Римский Франциск. Рим, Ватикан. 20 марта 2013 г.

Прежде чем начать движение в этом направлении, необходимо нащупать почву, ведь если есть различия, значит, есть то, что изначально является общим, в данном случае — это исповедание Христа. И хотя последнее принадлежит скорее к области богословия, именно философия поможет нам прояснить неразличенное, углубить знание самого себя и своей веры — предела и начала человеческого знания.

Колыбель Западной европейской культуры, несомненно, Древняя Греция. Именно здесь формируется индивидуальное свободное начало в человеке, впервые возникает первый герой и понятие о героическом. Складывается государственность, основы которой впоследствии наследуются Великой Римской Империей, а за ней и всем Западом. Однако самая важная заслуга греческой культуры принадлежит, конечно, философии. В то время как иудейские пророки и цари просвещали свой народ по божественной благодати, готовили Израиль к пришествию Мессии, в Греции произошло нечто такое, что полностью перевернуло сознание: человек впервые узнал о себе. Родилась философия, в которой человек открывается в мысли сам, совершая скачок из реальности мифологической в реальность индивидуального бытия. Это событие можно тоже расценивать как постепенное предуготовление человеческого разума к таинству Боговоплощения, ведь мысль своими средствами раскрывает образ Божий в человеке, готовит его сознание к встрече с Богом.

Философ отрекается от существующей в то время религиозной традиции (языческой) и начинает знание, делает себя его источником и началом. Мысль является первым движением, переходом к деятельности, участию в самом себе, где именно «Я» — источник мысли. Сократ сказал: «Я знаю, что я ничего не знаю», — и этим определил, зафиксировал положение философа, который, как река, неизменен в том, что неизменно изменяется. Что заставляет философа постоянно узнавать и восполнять себя? Чувство, которое человек объяснить не может, — любовь к мудрости, та реальность, что не дает замкнуться на себе, выводит к незнаемому, указывая на человеческую ограниченность и несамодостаточность в самом себе, вынуждает его постоянно меняться, высветляя при этом «Я» как исток своих изменений и усилий. Да, именно любовь к знанию, а не утверждение себя в своем знании, любовь к мудрости доставляет ни с чем не сравнимое переживание, предвкушение открытия, а само открытие — всего лишь короткое мгновение бесконечности, которое тем не менее воспринимается настолько остро, и ясно, и отчетливо, что его невозможно ни с чем спутать, а тем более забыть.

Однако это не означает, что философ — это человек, который постоянно разочаровывается и ищет новое знание — такое созидание было бы похоже на замкнутый круг. Любовь дает и цель, и выход. Любовь принадлежит Богу и дается нам как дар, как поводырь слепому, следуя за которым возможно отыскать верную дорогу. Говоря о знании как о человеческом начале, мы должны учитывать и его пределы, о наличии которых свидетельствует неиссякаемый вопрос о бытии, об истине, и любовь сообщает ему бесконечность. Католический богослов Жан Маритен в своей статье «Метафизика и мистика» написал: «Познание вводит в нашу душу все формы и все блага, но лишенные присущей им жизни и низведенные на степень объектов мысли. Они пребывают в нас, прививаются нам, но способ их бытия неполон. Они требуют дополнения, они отягчают нас желанием следовать за ними в их собственном существе и реальности, овладеть ими не только в идее, но и в реальности. И вот тут-то и является любовь. Она влечет душу к соединению уже порядка реального, которого интеллект, сам по себе, за исключением особых случаев видения Бога, — не может дать.»[1] Да, человеку мысли недостаточно, потому что сама ее природа — «недостаточность», которая неспособна удовлетворить. В этом заключается суть человеческого мышления: оно ведет, а не останавливает (утверждает), и именно благодаря этому мы можем «достигнуть состояния видения»[2].

Древняя Греция не знала Бога Авраама и Иакова, у нее, к сожалению, не было выхода к личностной вере, а потому онтология здесь носила вещный характер, определенный космологическим порядком. Философ стоит на пороге веры, но Бога не видит. Удивительно, что до Откровения человек сам по своей воле сделал все от него зависящее, чтобы прийти к Нему. Философ находился постоянно в предвкушении истины, остановиться ему не позволяла любовь к мудрости, именно она держала мыслителя в непрекращающемся напряжении, предвосхищении.

И вот! Свершилось! Тот, Кого так долго, сами того не подозревая, ждали греки, а теперь уже и римляне, к встрече Которого так долго готовились евреи, явился. Рождество Христово… Не будем подробно рассказывать о жизни Иисуса, перенесемся сразу на 33 года вперед, в Синедрион. Суд над Христом. Судят Истину. И кто же судит? Те самые римляне и евреи. Знание и благодать встречаются на суде. Однако во что превратилось это знание, которое кроме себя ничего не хочет знать, и чем стала эта благодать, которую евреи посчитали своей заслугой? Дар — не человеческая собственность, с этим часто трудно смириться. Так, событие, к которому с самого грехопадения столь терпеливо и настойчиво шли и те и другие, обращается судом над Истиной. Знанию не хватает мужества поверить, а самость в вере слишком горда и неприступна, чтобы снизойти до знания. Иудеи в один голос кричали: «Распни его!» — и на простой вопрос здравого рассудка: «Какое же зло сделал он?» — ничего не могли ответить. Заповеди Моисея, которые представляли собой одни запреты и лишали человека всякой надежды, уступают место заповедям Блаженства Христа — приглашению к вере, ко спасению, которое зависит в первую очередь от человека: он становится ответственным, и эта ответственность уже сама по себе великий дар. Отвергают Бога дважды, но на сей раз Он оставляет возможность прийти к Нему каждому возлюбившему Его. Апостолы «расходятся на все четыре стороны», чтобы проповедовать, основывают церкви, собирают общины, рукополагают. Так образуется Единая Апостольская Церковь, и очень скоро двумя основными центрами Ее становятся Рим и Антиохия.

Говоря о Римской церкви, не стоит забывать и о римской истории. Самая главная заслуга римлян — это искусство политики. Ощущение избранности, первенства у римлянина в крови, он рождается с этим чувством, поэтому где как не в Риме могла сложиться первая империя? Римский гражданин делает все для своего полиса, служит ему верой и правдой до последнего вздоха, таким образом, от того, как устроено государство, зависит образ жизни каждого человека. Империя же — идеальный, универсальный строй, и ее гражданин достоин наилучшей жизни. Однако вряд ли стоит утверждать, что Рим, принимая христианство, подгоняет его по своим меркам и низводит до своего уровня понимания. С одной стороны, этот ход мысли можно оправдать тем, что религиозная сфера жизни, как и любая другая, была включена в систему государства, но если бы это было только так, католичество давно бы себя изжило, перестало существовать. Это все равно, что определить Ватикан как Царствие Небесное на земле, а настойчивое стремление западной церкви детально, со всеми подробностями растолковать человеку, что есть вера во Христа, посчитать пренебрежением личностным восприятием Слова Божия?

Попробуем разобраться. Античная мысль рождается гораздо раньше Христа, и человеческое знание с Его приходом требует удовлетворения, объяснения. Католик вслед за древним греком достаточно уверенно чувствует себя здесь, на земле, он уже нашел себя в мире или по крайней мере утвердился, здесь же пытается найти и Бога. Его отношение к действительности не просто отличается от отношения к ней же русского православного в наше время, оно прямо противоположно. Западный человек стремится строить свой мир по законам Царствия Небесного, воплощает их в жизнь и в этом смысле борется за себя. Воспринимая землю как творение Бога, он не испытывает к ней недоверия и предубеждения. Вероятно, именно таким отношением к себе и к тому, что человека окружает, можно объяснить и Ватикан и папу.

Но как же Откровение — возникает вопрос? Если католик так погружен в жизнь, то как он здесь, на земле, отыщет путь к Богу? Возможно, дело в том, что он устрояет мир вокруг себя не с тем, чтобы соорудить Царствие Небесное и преспокойно в нем существовать. Напротив, через свой труд, через созидание он ищет дорогу к Богу, хорошо осознает свою связь с внешней действительностью и не боится этого, наоборот, есть традиция слова, есть философия, которая занимается исключительно своим делом — «служит богословию». И благодаря ей, последняя всегда соответствует своему времени. Человек осознает себя не в оторванности от мира, а прежде всего здесь, на земле, поэтому философия возвращает человеку его устойчивость и движение, назначение которых, как известно, в том, чтобы, упираясь обеими ногами в землю, головой устремляться к звездам. Католик же демонстрирует это «стояние» и своей жизнью (несмотря на то, что в храме сидит).

Что же касается раскола католичества, появления протестантизма, вспомним, что началось это в Средние века — время индульгенций, инквизиций, пыток, казней и ведьм. Церковная жизнь в это время испытывала кризис. Ее мистическое значение как Тела Христова подменяется восприятием ее как человеческой организации, как еще одного государства, которое нуждается в реформах. В этом смысле, конечно, католической церкви очень легко рассредоточиться, она слишком здесь, в жизни, и рискует существовать более для человека, чем для Бога.

Обратимся теперь к православной традиции. Если раньше, говоря о католике, мы подразумевали европейца и наоборот, поскольку жизнь западного человека не представляется вне римского католического опыта, то с православием сложнее. Православие на византийской и на русской почве далеко не одно и то же. И несмотря на то что Киевская Русь приняла христианство из рук Константинопольского императора, ничего, кроме христианства, ей не досталось.

Начнем с православия в Византии. Византия считается матерью богословия, и все святые отцы Церкви, надо отметить, были философски образованы, ведь философия оказывает такую помощь, без которой богослову не обойтись. Она находит грань между знанием и Откровением и как бы помогает проецировать Божественную истину в наше слово. Так, Св. Григорий Палама в своем опровержении сочинений философа Варлаама против священно безмолствующих пишет: «Просто и кратко правду о философии внешних наук надо бы выразить так: философское содержание, имеющееся в сочинениях или рассуждениях отдельных философов, можно назвать частной философией; то, что соблюдается всеми философами — общей; философию, отпавшую от должной цели всякой мудрости, богопознания, — обезумевшей. Философия, с которой этого не случилось, не превращена в безумие; да и с чего бы ей обезуметь, если она достигает своей природной цели, то есть обращается к дарителю природы — Богу?».[3] Здесь философия рассматривается как один из возможных путей к Богу, и ценность ее определяется в связи с тем, что она приводит к вере. Византиец не так привязан к миру, как западный человек. Для него важен итог, результат (это не значит, что католика результат не волнует), он долго не задерживается на земле, спешит на вершину, и только после того, как достигает наивысшей точки, лишь одним взглядом окинет пройденный путь, в то время как католик благословляет каждый шаг и ступает уже более уверенно, он воспринимает философию скорее как необходимое условие, византиец же — как средство, причем сама философия необходима и тому и другому в равной степени, различно их к ней отношение. Различно, следовательно, и отношение их к пределу, к пределу человеческого знания. Католик верит как бы изнутри, из своего мира, он здесь не теряется и чувствует надежную опору, ему незачем от нее отказываться. Византиец же, напротив, стремится без оглядки вверх и не видит в философии самостоятельной ценности.

Что же касается Православия в России, то до IX в. славяне были язычниками, но их язычество очень сильно отличалось от греческого. Здесь не было ни героев, противостоящих всесильным богам, ни тем более философов — прежде всего не было личности, точнее, она была не настолько собрана, сконцентрирована, чтобы себя выразить, проявить, как это было в Античности. «Я» древнерусского человека расплывчато, не оформлено. До нас от предков дошло только то, что в школьных учебниках называется устным народным творчеством: сказания, баллады, былины, шутки-прибаутки, пословицы да поговорки, то есть то, что передавалось из уст в уста, и не являлось произведением одного человека.

В 988 г. Киевская Русь принимает христианство от Византии. Константинополь передает Киеву писание, предание, которое не было подвержено таким изменениям, как римское. Русь, конечно, сопротивляется, ведь как понять сразу, кто такой Христос и как прекрасна Константинопольская Святая София. И как это объяснить, если славянину еще не известна встреча через беседу, разговор. Это все равно, что взять дерево и пересадить из плохой, но привычной почвы в хорошую: ему трудно перестраиваться и приживаться. Но язычество все же постепенно сменяется христианством. Естественно, толкование на Библию не было распространено, да и сама Библия была доступна только церкви и монастырю. В России не было ни философии, ни богословия, возможно, поэтому церковный уклад не претепел особенных изменений. Но как же определить отношения с Богом отдельно взятого человека? Ведь между личностью Бога и моей личностью должны быть личные отношения. Как же быть с человеком Святой Руси, личность которого расплывчата и до конца не определена, не представляет собой чего-то цельного и направленного?

Начнем с того, что он рождается в христианском государстве, в раннем младенчестве его крестят, он не просто привыкает к тому, что Бог есть, — кроме этого он больше ничего не знает, не слышал, и в голову ему другого ничего не придет. На Руси вопрос: «А почему ты в Бога-то веришь?» — абсурден, непонятен. Церковь предлагает покаяние, продумывание и проговоренность себя самого, что в условиях отсутствия опыта самосознания на Руси очень сложно. Именно из-за размытости границ личностного начала в русском остается что-то и от язычества, а самый пропащий случай — когда между язычеством и христианством не чувствуют разницы: помолюсь-ка я, авось полегчает. Требуется огромной силы жажда веры, чтобы суметь собрать себя, а главное, усомниться в себе, найти внутри что-то кроме того, что постоянно грешит и за что непрестанно нужно просить прощения. России в этом деле помогают реформы и внешняя политика Петра Алексеевича. Личность начинает собираться, осознавать себя, западный ветерок, а иные полагают, что и ураган, приносит нам «недопустимые вопросы и сомнения». Да, сомнения приносит, но не приносит ответов и объяснений. В России не сложилось за ненадобностью традиции толкования, зато сложилась замечательная традиция поучать, однако последняя не в состоянии удовлетворить теперешнее недоумение, человек разуверяется, да нет, не разуверяется — не может найти верный путь, нужную дорогу.

Таким образом, мы приходим к выводу, что религиозная традиция во многом зависит от личностного состояния человека, а накопленный веками опыт не может не влиять на индивидуальный путь к Богу. Этот путь, по сути, единственный, несмотря на все особенности отдельно взятого человека, так как есть одна точка отсчета — сам человек, и есть Тот, к кому он стремится.

Первый и самый важный шаг — обращение, обнаружение собственного «Я», потому как к большему, не зная меньшего, прийти невозможно. А далее — понимание того, что знание имеет свои пределы. Что касается западного католика и восточного православного, то между ними разница скорее не в том, что одному из них предел ближе или его легче достичь, разница в отношении к нему. Католик в силу традиции, берущей начало в Античности, достаточно уверенно и надежно чувствует себя в мире, у западного человека было время его узнать, определить в нем свое место. Здесь личность уже собрана, сосредоточена и до принятия христианства. На востоке же человек познает себя, если можно так выразиться, в рамках церковного опыта, через покаяние, в котором и заключается вся его философия как самораскрытие, самообнаружение, потому-то в Византии и не сложилось философской традиции — традиция была ни к чему, философия существует здесь как индивидуальный опыт, не имеющий универсального значения. Такое же одиночество ожидало и русского человека, но уже по другой причине. Его одиночество — отсутствие связи с внешней действительностью, а также всякой традиции мысли, философской, а значит, и богословской. Каждый человек, в результате, начинал путь заново — не было преемственности, передачи опыта, в отличие от византийца, который тянулся к Богу, продолжая уже сложившуюся богословскую традицию. Эта изначальная неуверенность, даже неустойчивость восточного человека неизбежно влияла на государственное устройство, т.е. на действительность, с которой он должен был сохранять связь и через эту связь управлять и организовывать. Необходимо знание и самой действительности, и собственного отношения к ней. В России церковь не всегда успевала за человеком, ведь согласие человека с церковью зависит прежде всего от способности, состоятельности отвечать на свои вновь и вновь возникающие вопросы — вновь и вновь узнавать себя, изменяться, чтобы прийти к неизменному.

Журнал «Начало» №12, 2002 г.

[1] Маритен Ж. Метафизика и мистика //Путь.Т.1 (1—6).М.1992. С.213.
[2] Указ соч. с. ?
[3] Св. Григорий Палама. Триады в защиту священно безмолствующих. М. Канон, 1995. С.137.