Образ «Святой Руси» и современная Россия
Очень часто происходит так, что мы незаметно для себя легко принимаем ходячие мнения. Это может быть делом случая или исходит от тех, кто пытается «срежиссировать» происходящие события, что-то «вложить» в наши головы через школьное образование, средства массовой информации и т.п. Причём мы и сами не замечаем, откуда это всё взялось, создаётся впечатление, что так мы и думали всегда. Одна из самых распространённых массовых идей такого рода — тезис о том, что национально-культурные различия народов теряют сегодня особое значение, и все мы движемся к состоянию некоего усреднённого «человечества». Возможно даже появление одного языка, на котором всё человечество будет легко изъясняться. Подобные прогнозы, правда, скорее со знаком «минус», мы можем встретить и в трудах известных авторов недавнего прошлого, таких как К. Леонтьев в России или О. Шпенглер в Германии. Далеко не достижением человечества для этих авторов является примитивизация, омассовление культуры, перерождение её в упрощённые и потому только способные стать универсальными формы существования. Сегодня, конечно же, необходимо переосмысление этой проблемы.
В частности, в том направлении, что меняется не только мир в определённых формах его описания, но также и сами эти формы. Так, разрушается миф о существовании неких научных дисциплин, которые могут прямо претендовать на постижение истины. Особенно это касается тех наук, которые ещё О. Конт отнёс к ведомству «социальной физики», т.е. так называемых общественных дисциплин. Фраза о всесилии науки нынче стала не более чем тем самым «ходячим мнением». Сегодня необходимо вернуться к представлению, что жизнь в своих основах бесконечно мистична, хотя одновременно и бесконечно познаваема научным разумом. Мистична жизнь и каждого отдельного человека и целых народов. Мистична потому, что индивидуальность человека или народа никогда нельзя «исчислить», хотя она и подлежит исчислению в отдельных своих качествах. Жизнь каждой индивидуальности осуществляется по тончайшим законам отнюдь не только биологической наследственности, она носит в своих недрах всю органическую полноту опыта, переживаний, добродетелей и пороков её предков, её истории. Так слагается и действительно существует коллективная душа народов с их особыми влечениями, призваниями и духовной судьбой. Все народы древности и нового времени, вступив на исторический путь, являют собой национально-культурный характер. Египтянин всегда был египтянином, римлянин римлянином, перс персом, еврей евреем, грек греком, как и русский русским. Народы столь же индивидуальны, как и их языки. Эта историческая индивидуальность народов нас интересует тогда, когда мы ищем духовный образ и высший долг служения нашего народа в семье человечества. Тем самым и Россия должна восприниматься не просто как внешний, исторический факт, но и как духовная реальность, как живая душа русского народа, обладающая единым самосознанием.
Илья Глазунов «Вечная Россия» («Сто веков»). 1988.
Холст, масло, 300х600 см.
Музей Глазунова (Москва).
Многие поспешат с этим не согласиться, не находя подтверждений сказанному в окружающей нас действительности. Да, может, это и так, но давайте подойдем к проблеме со стороны богословско-философской и попытаемся разъяснить непонятное. В высказанной позиции можно выделить три основных положения. Первое — это понятие о России как таковой, второе — понятие живой души народа, и третье — его соборного самосознания. Эти три тезиса на первый взгляд различны и не несут единого смыслового значения, они, можно сказать, символы, но такие, за которыми стоит, без сомнения, нечто грандиозное, необъятное.
Прежде всего, зададимся вопросом, что такое Россия или «кто такая» Россия? В сознании основной массы русских людей Россия — это страна, государство, занимающее определённую территорию со своими законами, со своей сложившейся культурой, экономикой, средствами массовой информации, менталитетом и, наконец, религией. Есть у России, как и у всех государств, свой Флаг, Гимн и Герб — символы страны, есть Президент и Кремль, место, где находится глава государства. Но это только внешняя оболочка реальности, которая как бы выставлена напоказ. Это как кожа у человека, а вот что находится под этой оболочкой-кожей, надо понять. Человек, как мы знаем, состоит из плоти и крови, наделен бессмертной душой и Божественным разумом. Человек, с христианской точки зрения, если он в полном смысле этого слова человек, в мир приходит не просто так или не по чьей-нибудь прихоти, человек рождается в мире, во времени и пространстве только по воле Божьей, и он должен относиться к себе соответствующим образом, вести соответствующий образ жизни, пройти жизненный путь и прийти к своему Творцу. Глядя на человека со стороны, мы не можем дать ему полную характеристику так как способны судить о нем только по внешним его качествам. Как он одет, какова его причёска, какие часы он носит, на каком автомобиле ездит и, наконец, где он проживает. Но это лишь оболочка, которая на самом деле нам о человеке как о личности ничего не скажет. И даже, напротив, может ввести в заблуждение. Скажем, наличие дорогой иномарки в нормальном обществе свидетельствует о высоком положении человека и его значимости. У нас же такими машинами обладает по преимуществу как раз самый в человеческом смысле низший слой, главари криминала. И только в общении, где на первое место выходит слово, мы можем приблизиться к внутреннему миру человека, но и слова, если не слишком вникать в их контекст, бывают обманчивы. Причин этому множество, их даже не перечесть, не говоря уже о том, чтобы каждую разобрать подробно. Поэтому мы остановимся на проблеме общения как такового, того способа взаимодействия между людьми, где на первое место выходит не всякое слово, но слово в его максимальной смысловой нагруженности, слово, исключающее всякую недоговоренность и ложь. Таковым является Слово Евангелия в общении между Спасителем и апостолами.
Апостолы были общниками и живыми свидетелями жизни Христа, свидетелями происходивших чудес по молению Господа, так же они были свидетелями распятия, смерти и воскресения. И что может быть в мире важнее подобного общения? Ведь в нём сосредоточен центральный смысл всего мироздания. В книгах Нового Завета мы черпаем апостольские свидетельства об Иисусе Христе, и в них мы находим основание для веры в Него как в воплотившегося Сына Божия, Господа и Спасителя. Для святых отцов эпохи первых Вселенских соборов, в учении о вочеловечившемся Сыне Божием, важно было сохранить не только апостольскую весть о том, что «Иисус есть Христос, Сын Божий» (Ин. 20,31), но и иные сведения о Егочеловечестве, о Его историчности и неповторимости, свойственной любой человеческой личности. Ведь этим дорожили, прежде всего, те же апостолы — ученики Христовы. Именно поэтому они подчеркнуто настаивали на подлинности своих свидетельств (ср. 1 Ин. 1,1), тем более, что их главная новость о том, что «Слово стало плотью» (Ин. 1,14), уже тогда, во времена апостолов, ставилась под сомнение всевозможными разновидностями учений, отрицавших «плотский», «материальный» момент жизни Иисуса Христа. Путь через внешнее ко внутреннему в Евангелиях есть путь к богопознанию или подлинному общению с Богом.
Тот же путь может быть проделан и со стороны человека в отношении не только к Богочеловеку, но и к другому человеку как существу через Боговоплощение, получившему перспективу обожения. Ведь открыть себя любому человеку истинным образом может не другой человек, а только Бог. Таким образом, только через Бога люди могут открыться и друг другу. В общении через литературу (рассказ, проза, стихотворения) мы так же можем приблизиться к внутреннему миру их создателя, через то или иное произведение, проникнуть во внутренний мир и общаться непосредственно с писателем или поэтом. Так же можно общаться с художником глядя на его работу, или с композитором, слушая его музыку, и т.д. Это уже духовное, оно же истинное, общение. В таком общении нет фальши, потому что в противном случае сразу все рушится, уходит вся духовная гармония; в настоящем же общении оживает и встречается с другой душой душа, возникает совместное бытие душ. Это общение не подвластно ни времени ни пространству. Оно по существу происходит в области сакрального, в реальности, где властвует Дух Святой.
И какова теперь с этой точки зрения Россия, ведь страна, так же как и отдельный человек, состоит из нескольких «слоёв». Всегда ли в данном случае внешнее путь ко внутреннему? К оболочке или «коже» страны, выставляемой, кроме всего прочего, намеренно напоказ, относятся средства массовой информации, но они способны вводить человека в заблуждение столь же легко, как и вести себя правдиво. «Кожа» здесь оказывается совершенно отделённой от остального организма и живёт своей собственноё жизнью. Поэтому через внешнее мы ничего не узнаём о внутреннем. С богословской точки зрения современные средства массовой информации в России плохи прежде всего не тем, что в них культивируются темы нравственной распущенности и насилия, а тем, что они ничего не говорят о России, об её образе, возможной или уже существующей внутренней жизни, душе страны. Приблизительно то же самое можно сказать и о сфере права и его применения. Закон, да, это уже не рассказ о государстве, но в известной степени само государство, ведь через закон мы можем судить о его состоянии и качестве. Но и право, не будучи соотнесённым с душой страны, на самом деле мало что нам расскажет о ней. Несмотря на сколь угодно совершенное с внешней точки зрения законодательство остаётся вопросом, как выполняются, как работают эти законы, для кого они пишутся, имеют ли они правомерный характер по отношению к духу права? Можно ли, живя в нашем государстве с его законами, ощущать себя гражданином этого государства (например, как в Римской Империи), не объяснять и доказывать себе это, а именно ощущать, т.е. живо переживать. Ответы на все эти вопросы каждый из нас может найти в самом себе, если того пожелает. И хотелось бы понять, есть ли вообще живая душа в этом государстве? Где и как можно её почувствовать? Ведь ничего не говорят о ней не только средства массовой информации и законодательство, но и культура, образование — области, которые, казалось бы, должны в первую очередь её раскрывать. Итак, где же всё-таки живёт душа нашего многострадального, вследствие своей внутренней потерянности, народа? Остаётся религия и Церковь.
Но религия так же, как и государство, имеет свою внешнюю и внутреннюю стороны. Нас, чтобы почувствовать, где оживает душа Русского народа, будет в первую очередь интересовать внутренняя сторона русской Церкви, самый её центр, а именно та часть Богослужения, где происходит таинство Евхаристии. Сразу же хочется привести цитату из книги архимандрита Киприана (Керна) «Евхаристия (из чтений в Православном Богословском Институте в Париже)»:
«“Велия благочестия тайна”, Воплощение Сына Божия, “таинство, от века утаенное и неведомое ангелом”, обновляется в литургической жизни христиан ежедневно в евхаристическом священнодействии. Евхаристия была, есть и будет центральным нервом христианской жизни. Если в наше время Евхаристическая жизнь ослабела настолько, что мы утратили почти совершенно подобающее евхаристическое сознание и относимся к совершающейся в Храмах Божественной Литургии как к одному из обрядов и почитаем служение благодарственного молебствия или акафиста чуть ли не более важным в богослужении, то во времена подлинной церковной жизни было не так. Евхаристия в сознании древних византийцев и московитов до XV–XVI веков была основой и завершением всей богослужебной жизни. Последующая жизнь докончила постепенно совершавшийся процесс расцерковления быта. Все то, что концентрировалось около Евхаристии как центра богослужебной жизни, все таинства, молитвословия и чинопоследования Православной Церкви постепенно превратились в сознании христиан в частные требы, стали частным делом данного человека, данной семьи, до которого соборному сознанию общины, казалось бы, нет и дела. Что же такое соборное сознание? Об этом чуть позже. Между тем, как во времена древнейшие, апостольские, так и в период роста и расцвета церковного сознания, в Византии, да и в древней Руси дело обстояло не так. Все совершавшееся в церковной и храмовой жизни христиан, концентрировалось около Литургии, во дни, особо для того предназначенные, как то: Пасха, Рождество, Богоявление и другие»[1].
М.В. Нестеров «На Руси. Душа народа».
1914 — 1916. Холст, масло, 206х484 см.
Третьяковская галерея (Москва).
Не только прочитав эту цитату, но и ознакомившись с другими источниками, мы понимаем, что искать ту самую душу страны в сегодняшней Церкви также будет делом малопродуктивным. Человек, приступающий сегодня к Таинствам и взыскующий через них спасения, видит в себе человека как такового, не соотносящего себя с национально-государственной или ещё какой-либо общностью. Он оказывается один на один с Богом в своём сознании как чистый индивид, будучи лишённым каких бы то ни было универсальных качеств, и в этом плане мы сталкиваемся с чем-то совершенно противоположным понятию церковной соборности, с религиозным индивидуализмом. В своём индивидуально-неизреченном человек оказывается приобщён к Богу. Но эта приобщённость в отношении души народа оказывается всё той же внешней оболочкой. К своей стране современный церковный человек оказывается столь же равнодушен, как и любой функционер из тех же средств массовой информации, о которых мы говорили. В лучшем случае он способен создавать национально окрашенные фольклорные образы своего государства, мифологизируя по поводу Ивана Грозного и сходных с ним фигур. Но эта констатация современного состояния церковных людей не снимает темы приобщённости национально-государственного к церковному в истории России. Мы намереваемся показать эту приобщённость, исследуя выражение «Святая Русь», в котором, как мы видим, оказываются объединены разъединённые сегодня моменты.
Святость, хотя она и характеризует состояние отдельной души, тем не менее, может проявляться и быть значимой как для истории, так и для культуры целого государства. Изучая историю и культуру Руси-России, можно смело говорить, что Русь, а в дальнейшем и Россия нарекла себя Святой Русью не беспочвенно. Вся история и культура от Крещения Руси до падения Императорской России пронизана святостью и святыми, начиная от княгини Ольги и ее сына Владимира, крестившего Русь. В этом поступке, не побоюсь сказать, действовала не только человеческая воля. Сам промысел Божий проявился в том, чтобы крестить русских людей через государственного мужа, киевского князя Владимира. Фигура князя неразрывно связана с государственным существованием народа. Окрестить и освятить, в данном случае означало не приобщить Богу некую совокупность индивидов, а оживить самих людей и саму землю русскую, оживить души человеческие с ней неразрывно связанные. Вот тут-то и получает свои права понятие живой души русского народа, живущей в отдельных душах русских людей. В этом плане хочется разобрать одно из самых важных, на мой взгляд, произведений Киевской Руси, «Хождение игумена Даниила». «Именно это сочинение, как подчёркивает П.А. Сапронов, «представляется нам текстом несомненных художественных достоинств, и в то же время в нем выражен опыт свободы самой высокой пробы. Не в том смысле, что свобода представлена этим сочинением на каком-то человеческом экстремуме в своих вершинах и предельной полноте. Преимущество опыта свободы, содержащегося в «Хождении игумена Даниила», в ее естественности, гармонии, какой-то необыкновенной непритязательной и в то же самое время пронзительной одухотворенности»[2].
Начинается этот текст так:
«Вот я, недостойный игумен Даниил из Русской земли, худший из всех монахов отягченный грехами многими, захотел видеть святой город Иерусалим и Землю обетованную»[3].
Текст этот написан монахом, то есть человеком, как никто другой внутренне обязанным соотносить каждое свое действие или душевное движение с Богом. К Богу же человек обращен как раб Божий, в ясном осознании своего человеческого недостоинства. Игумен Даниил понимает, что он, родившись на этой земле грешной, должен обратиться к своему Творцу-Богу, и только через покаяние и любовь это возможно. Но смысл паломничества игумена Даниила не сводится к его сугубо индивидуальному предстоянию Богу. Он решается на несравненно большее.
«Тогда я, дурной и недостойный, в ту пятницу в час дня, пошел ко князю тому Балдуину и поклонился ему до земли. Он же, видя меня, дурного, подозвал меня к себе с любовью и сказал: «Чего хочешь, русский игумен?». Он меня хорошо узнал и полюбил меня очень, поскольку он муж добродетельный, и смиренный весьма, и ничуть не гордый. Я же сказал ему: «Князь мой, господин мой! Молю тебя Бога ради и князей ради русских: повели мне чтобы я поставил свою лампаду на Гробе Святом от всей Русской земли!» Тогда он серьезно и с любовью повелел мне поставить лампаду на Гроб Господень и послал мужа, своего лучшего слугу, к эконому церкви Святого Воскресения и к тому, кто держит ключ от Гроба»[4].
«Русский игумен: чин не велик, но при всем при этом Иерусалимский король проникается христианской любовью к русскому игумену, это говорит о том, что король и игумен были едины в духе, здесь титул игумена и титул короля отходят на второй план, здесь царствует христианский Святой Дух, перед Богом все равны, все рабы Божии. Король Иерусалимский не мог отказать русскому игумену, так как за игуменом все князья и вся Русь. Понимали ли они это? Мне кажется, что да, и больше, чем кто-либо. Как сказал Господь: где двое во Имя Мое, там и Я с вами. А здесь не один, и не два, здесь Король Святой Земли и игумен Святой Руси. Король в ответе перед Богом за всех, кто находится под его властью, и игумен Даниил вознесен на необычайную высоту перед всеми Русскими людьми, взяв на себя такую огромную ответственность за всю Русь. Это простая, ясная и чистая душа нашего предка с верой, надеждой и любовью обратилась к своему ближнему и брату по вере, а через него и к самому Богу»[5].
Что может означать опыт игумена в свете нашей темы? То, что достичь высоты своего поступка игумену Даниилу удалось тогда, когда он пёкся о стране, когда его сознание было как раз тем, что мы можем назвать «соборным самосознанием», объединив в одном выражении церковный и философский термины. Не как индивид, пекущийся исключительно о своём собственном индивидуальном спасении пришёл игумен Даниил к королю, а как ходатай перед Богом за всю землю Русскую. Здесь-то и заявила о себе не просто душа человека, а русская душа. Во внутреннем проявилось внешнее, во внешнем внутреннее. «Кожа» стала едина со всей полнотой духовного тела.
М.В. Нестеров «Страстная Седмица».
Церковно-археологический кабинет Духовной Академии (Сергиев Посад).
Всем нам известно, что большевики боролись с религией не покладая рук, стволы револьверов у них не успевали остывать, кровь текла рекой, те из священнослужителей, кто не успел уйти заграницу, были расстреляны или умерли в застенках. Но против чего, собственно, в религии большевики боролись с таким ожесточением, что им в ней угрожало в первую очередь? Вот тут-то, на мой взгляд, и включается третий тезис. Соборное самосознание! Но необходимо уточнить, имеет ли смысл сам этот термин. Прежде всего, как мы можем определить самосознание как таковое? Обратимся с целью такого определения к работе Иванова О.Е. «Самосознание как основа метафизики». «Всякое соотношение человека с иным, — пишет автор, — должно осуществляться в интересах обращения его к себе самому. Так или иначе, речь здесь идет о проявлении в человеке его собственного Я как автономной, самодостаточной в пределах изначального акта самосознания сущности. Исходной «формулой» самосознания будет, таким образом, не отношение “Я = метеору”, или “Я = дереву”, или “Я = представителю буржуазного сословия”, или, в общем виде, “Я = Х”, а отношение “Я = Я”»[6].
В нашей работе речь идет не о самосознании как таковом, а о соборном (коллективном) самосознании. Такое самосознание предполагает не только соединение многих Я в некую общность, где каждый договаривается с другим, но, по существу, присутствие в каждом я некоего сверх-Я как основы нашей индивидуальной субъективности. Этот сверх-субъект не живёт вне нас, т.е вне индивидуальных самосознаний, но в то же время он и не сводится к их сумме, не является их простым умножением. Потому и имеет он некое собственное именование, как то: «Земля Русская» или «Святая Русь». Ведь не территория же России имеется в виду под выражением «Русская Земля», но та самая «коллективная часть» души каждого из нас. Притом, действуя определённым образом в своём индивидуальном волевом акте, мы не всегда различаем, что относится к нашему индивидуальному же волеизъявлению, а что волится «кем-то» во мне. Только мера совершённого поступка говорит о том, что в нём действовало не только наше «маленькое я», но и та самая соборная душа. После катастрофы 1917 года эта прибавка к индивидуальному Я стала постепенно исчезать, и власть имущими создаются условия, чтобы она вновь не возникла. Можно сказать: то, что произошло в октябре 1917 года, длится и по сей день, борьба идет и сейчас каждую минуту и секунду. По самому крупному счёту, большевики боролись не с монархией и не с царским режимом, как они это любят называть, а в первую очередь с религией, понимаемой в духе того самого соборного самосознания. И стало быть, просится вывод: борьба большевиков была борьбой с душой нации! То что сейчас происходит, это плоды всё того же самого кровавого октября.
Где сейчас Россия? Ее как живой страны нет, есть только внешняя оболочка. Душа нации мертва. Ее грыз и грызет червь большевизма. Надо только открыть глаза, надо вздохнуть полной грудью неотравленного воздуха, надо проснуться, выйти из состояния гипноза, надо задать себе вопрос: Кто я? Для чего я пришел в этот мир? Человек я или управляемая овца? Включить свое сознание, «оживить душу». Вопросов к самому себе можно задавать множество, но к этому призван каждый человек: обрести самосознание, чтобы выйти из гипнотического сна. Люди сейчас спят, они не видят и не слышат того, что происходит, они находятся как будто под влиянием пения сирен, и только где-то там, вдали, слышен звук божественных гуслей, которые пытаются разбудить спящих героев. Пора, пора задавать вопросы самому себе, надо проснуться, как бы не было это тяжело! Конечно, сон — всегда приятен, во сне человек уходит от реальности, борьба всегда подразумевает усилия физические, духовные; борьба с самим собой, — вообще очень тяжела, но с этого все и начинается. Русский человек сейчас как раб в оковах, он несвободен, т.к. свободным человеку можно пребывать только в истине, истина же обретается тогда, когда человек достигает самосознания. Так же и нация должна стремиться к самосознанию, оно же соборное самосознание, лишь в этом случае достигается истина, а в истине души людей соединяются в духе, начинают жить.
Нельзя Россию заново спроектировать, выдумать и построить. Плодотворно ее можно развивать и содействовать ее процветанию не иначе, чем в соответствии с заложенными в ней самой началами. В этом смысле у каждой нации есть свое призвание. При верующем взгляде на историю это призвание нации открывается как воля Божия о ней, как особая миссия каждой нации. Здесь же встает вопрос не только об этом особом божественном даре, но и об ответственности нации за своё призвание, об успехе и неудаче при его выполнении, так как мы имеем дело не с предопределением, а со сферой нравственной свободы.
«Человек и человеческие коллективы, — отмечает А.В. Карташов, — всеми корнями своей личности погружены в загадку и тайну духовной свободы. Много званых, но мало избранных. И Иуда был призван к апостольству, но избрал предательство. Древний Израиль был призван родить Мессию, но не узнал Его и на долгие века оказался в содружестве с антихристом. Призванием легче всего пренебречь, не угадать и не осознать его, соблазниться чужим путем, заблудиться или, узнав, зазнаться, залениться, возмечтать получить все даром, без усилий и тем самым — пропасть исторически. Свободная ответственность народа определяет его судьбу — к славе или позору. Духовный лик России, самосознание русского народа уже ясно определились в истории. Но хочет ли он идти этим путем в сознательном подвиге — это уже дело его свободы»[7].
Мы помним строки В. Соловьёва:
О, Русь, в предвиденьи высоком
Ты мыслью гордой занята:
Каким ты хочешь быть Востоком:
Востоком Ксеркса, иль Христа?[8]
Конечно, когда мы разбираем тему Святой Руси, возникает больше вопросов, нежели ответов. Святость — это нечто такое, что постоянно ускользает от нашего сознания. Святость — это сущая истина, в которой человек и нация должны пребывать, придерживаясь духовных, нравственных ориентиров. Человеку необходимо осознавать себя как конкретной индивидуальностью, так и частью истории своей страны, той истории, которая выводит человека и всю нацию к истине, к свободе и, наконец, к святости, к Богу. Жить в истине значит жить в Боге и с Богом. Если Россия осознала свою душу как душу «Святой Руси», то это значит, что её национальное лицо связано с Богом особым образом. По отношению к стране, где долгие годы на государственном уровне господствовал атеизм, а нынешнее положение Церкви вызывает много вопросов, эти слова звучат едва ли не издевательски. Само выражение «Святая Русь» многими современными «властителями дум» воспринимается с иронической улыбкой, как нечто относящееся исключительно к фольклору. Но первый шаг к нашему пробуждению, возможно, и должен состоять в том, чтобы отнестись к этому словосочетанию с максимальной серьёзностью и переосмыслить его заново. Ведь не случайно Англия охотно величает себя «старой» и «доброй», Германия — «ученой», Франция — «прекрасной», Испания — «благородной». «Святым и избранным» назван был только Израиль. В этом самосознании Израиля и Руси, бесспорно, есть нечто дерзновенное и ответственное, к чему нельзя относиться снисходительно и скептически.
Конечно, верно, что вся наша древняя письменность, вплоть до XVI века, не знает термина «Святая Русь». Это плод низового, народного творчества. Он возник и хранился каликами перехожими в неписаном народном предании, в народной словесности. Этот, по выражению А.В. Карташова, «алмазный самоцвет — «Святая Русь» возник из понятия «святорусская земля», рассыпан по сказочным полям былин и духовных стихов.
М.В. Нестеров «Святая Русь».
1901 — 1906. Холст, масло.
Русский музей (Санкт-Петербург).
«Святая Русь» действительно есть глас народа, но нам ни в коем случае нельзя считать это выражение принадлежащим исключительно древней и тем более низовой культуре. У нас нет сейчас возможности углубляться в эту тему, но, наверное, не вызовет возражений тезис, что святость применительно к Руси-России теснейшим образом связана с особым родом смирения и страдания. И относятся эти состояния не к отдельным личностям или сословиям, но к нации в целом. Здесь нет необходимости упоминать, скольким страшным испытаниям подвергалась в своей истории Россия и как истинно по-христиански принимали их русские люди, сколь не похожей на судьбу остальных европейских народов является судьба России. Иначе невозможно было бы написание Ф.И. Тютчевым известного стихотворения, которое заканчивается строфой:
Удручённый ношей крестной
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил благословляя.
Не случайным выглядит и тот факт, что последний российский император, личность которого символизировала ту самую единую душу страны, принял мученическую смерть, и принял её, как и все притеснения, тому предшествующие, с настоящим христианским смирением. Вследствие этой своей всеобщности ответственнейшее слово «святость» и оказывается применимым не только к отдельным людям, но и к нации в целом. Тот же «современный человек» здесь вновь снисходительно усмехнётся. Сейчас, «в век космических полётов», слово «святость» может представлять интерес, с его точки зрения, только для святош или для учёных-профессионалов, историков ушедших в прошлое культур. Но сказав так, он не заметит, что невольно присоединился к числу если не убийц русской души, то тех, кто препятствует её воскресению. Русский человек, если он хочет быть русским, хочет, чтобы духовно распавшееся единство страны вновь возникло, просто обречён заниматься темой русской души за пределами идеологического фольклора с одной стороны и атеистической «научности» с другой. Тема «Святой Руси» вновь должна стать предметом серьёзного богословско-философского обсуждения.
Журнал «Начало» №25, 2012 г.
[1] Архимандрит Киприан (Керн). Евхаристия (из чтений в православном Богословском Институте в Париже). М., 2001. С. 6.
[2] П.А. Сапронов. Россия и свобода. СПБ., 2010. С. 85–86.
[3] Хождение игумена Даниила. Библиотека Древней Руси. СПб., 2000. I часть, XII в. С. 27.
[4] Там же. С. 109.
[5] П.А. Сапронов. Указ. соч. С. 89.
[6] О.Е. Иванов. Самосознание как основа метафизики. СПб., 2002. С. 142.
[7] А.В. Карташов. Воссоздание Святой Руси. Париж, 1956. С. 28.
[8] Цит. по: А.В. Карташов. Воссоздание Святой Руси. Париж, 1956. С. 28.